Нож, попадающий в цель

«…резиноподобное лицо комика, стоящего на сцене, выражало самодовольство от сознания власти над зрителями. Он стал пародировать разных людей – Рудольфа Гесса, тараторящего без остановки и спасающегося на самолете в Англию, Геббельса, оправдывающегося перед женой за неизвестно где проведенную ночь и нагромождающего смехотворно неправдоподобные объяснения, Геринга, обещающего, что ни одна бомба не упадет на Берлин, и спасающегося под столом от летящих обломков. Когда комик покинул сцену, ему вслед неслись бурные раскаты аплодисментов. Они не смолкали, пока он не вернулся. Зрители успокоились и стали ждать очередного номера.

Теперь его волосы были зачесаны на лоб, а под носом виднелась черная клякса, которая должна была символизировать усики. Он скорчил гримасу, и его резиновое лицо превратилось в маску Гитлера. Он стоял у кулис, и выражение на его лице было полукомичным-полусерьезным. Оно излучало мощь и магнетизм. Он обвел аудиторию горящим взором и громовым голосом, летящим под самый купол, вопросил:

– Хотите, чтобы я вернулся?

Зрители от неожиданности оторопели, и в зале воцарилась гробовая тишина, а на его обсыпанном мукой лице медленно появилась леденящая кровь усмешка торжествующего антихриста. Зрители поняли.

И тут же зал взорвался аплодисментами. Кто-то, взгромоздившись на стулья и столы, орал:

– Ja! Ja!

Женщины неистово хлопали в ладоши. Кто-то громко топал ногами, остальные стучали кулаками по столу. Поднявшийся в зале шум сотрясал стены и отдавался в вышине под потолком».

Как ни удивительно, это отрывок из первого романа Марио Пьюзо «Арена мрака». 1947 год, побежденная, разрушенная, потерявшая весь свой кураж Германия. Ночной клуб в Бремене, для открытия которого временной американской администрацией было решено перепрофилировать здание школы. В надежде развлечься, туда заходит компания американцев вместе с немецкими девушками и молодым евреем, чудом спасшимся из Бухенвальда. И вот.

Жуткая сцена, беспощадная, как нож, летящий точно в цель. В нескольких фразах – вся суть явления, раскрывшегося в ХХ веке во всей своей непреходящей, я бы сказал, биологической красе. Базируется оно на свойственной многим людям иллюзии того, что ощущаемая ими внутренняя близость к некой сакральной «сущности» способна обеспечить им безусловное превосходство над всем остальным человечеством. А заодно и от чувства вселенского одиночества избавить: еще один бонус. А уж кто там или что окажется земным воплощением лелеемого идеала – это вопрос второй. Главное, чтобы постоянно подпитывалась иллюзия принадлежности к избранному меньшинству.

Как и во всех последующих, несомненно, более зрелых произведениях писателя, в этом романе Пьюзо наличествует отчетливая сюжетная линия. И написан он внятным языком, без претензий на «современную» вычурность («Игра в бисер», заметим, существует уже 13 лет, «Уллис» – четверть века).  Ну и? Что там насчет отмирания сюжетного романа, стирания граней между различными видами искусства, не говоря уже о «конце времени композиторов»? Метатекст, говорите? Искусствоведческие дефиниции? Угу… Тут у нас романтизм, там неореализм, здесь постмодернизм, а это и вовсе «масскультура»… Неправда! Ничего этого нет. Есть только сверкающий клинок и рука художника, направляющая его точно в цель.