Об одной комической опере Вагнера

Опубликовано в Голос Публики

(Навстречу 150-летнему юбилею первой постановки «Тристана и Изольды»)


Читаю «Легенду о Тристане и Изольде», 700-страничный сборник средневековых литературных памятников, в которых пересказывается, с различными вариантами, история взаимоотношений престарелого короля Марка, его молодой жены Изольды Белокурой и племянника Тристана, и не перестаю удивляться. Ну как же, скажите на милость, так получилось, почему никто из режиссеров до сих пор не додумался, что опера Вагнера — это никакая не музыкальная драма, а самая настоящая комедия? Неужели я первый, кому пришла в голову столь очевидная мысль? Если да, то у меня есть повод для гордости! Смельчак, который сумеет облечь эту идею в сценические формы, несомненно, войдет в историю оперного театра как великий реформатор жанра. Комическая опера «Тристан и Изольда» — каково?

Разумеется, я предвижу множество возражений. Вы можете, например, сказать, что гениальное творение Вагнера не дает нам ни малейшего повода заподозрить своего создателя в наличии у него чувства юмора, хоть бы и тевтонского. Допустим, ну и что? Чайковский вот тоже не предполагал устраивать балаган из «Пиковой дамы» или «Евгения Онегина», но когда и кого это останавливало?

Кстати, а почему бы Вагнеру в глубине души не посмеиваться сардонически над злоключениями своих героев? Что противоречит данной возможности? Музыка, говорите, мрачновата? Пустяковая проблема! Яркий пример травестии. Шутник-Вагнер говорит нарочито «высоким» музыкальным штилем о таких банальных, в общем-то, вещах как адюльтер и невозможность сопротивляться воздействию известного стимулирующего вещества, открытого кельтами еще в незапамятные времена. Впоследствии этот препарат был запатентован их потомками в Новом Свете и сделался всемирно известным брендом. Не верите мне? Загляните в Википедию.

Косвенным подтверждением этой версии служит тот факт, что как только действие приворотного средства закончилось (все средневековые эксперты сходятся на том, что для этого потребовалось три года — неслабый, однако, концентрат силденафила содержался в Изольдином зелье), Тристан покинул пределы владения короля Марка и отправился домой к свой законной жене Изольде Белорукой.

Тут необходимо сделать одно пояснение. Кельтские дамы благородного происхождения отличались буйным нравом и зачастую вели себя грубо и вызывающе (первый акт оперы Вагнера это прямо подтверждает), и для того чтобы легче отличать аристократок от обычных валлийских крестьянок, всех их при рождении нарекали Изольдами. Согласитесь, очень удобно — знакомитесь вы с этакой рыжеволосой чертовкой, и она вам скромненько так представляется: «Я Изольда…» Этого достаточно, вам сразу же становится ясно, что перед вами баронесса, а то и королева, и лучше уносить ноги подобру-поздорову, пока она вас не отравила или не прирезала. А чтобы этих нежных созданий не путали друг с другом, к их имени нередко добавлялось прозвище. Например, Изольда Белорукая — это жена Тристана, Изольда Белокурая — соответственно, его любовница и супруга короля Марка, а просто Изольда — мать той из Изольд, которая хоть не белорукая, но зато белокурая…

Сочиняя свое либретто, Вагнер в такие детали, конечно, не входил. Но для серьезного, мыслящего нетривиально художника данное обстоятельство не может служить препятствием. Не будем забывать о том, что режиссеры, обосновывая свои концептуальные задумки, очень любят ссылаться на литературные первоисточники оперных сюжетов. Напрасный труд объяснять им, что опера — это не переложение для певцов с оркестром того или иного драматического либо прозаического сочинения, а самостоятельное произведение искусства, написанное по его мотивам. Подобные филистерские аргументы обычно впечатляют режиссеров не больше, чем наивные попытки какого-нибудь там Верди обратить внимание постановщика на время и место действия в опере с помощью авторских ремарок в клавире. Мой дружеский совет всем истинным новаторам: если вы намерены создать по-настоящему нетривиальное сценическое решение «Тристана», постарайтесь, так сказать, прильнуть устами к чистой, родниковой, а главное, аутентичной воде средневекового мифа, и вы быстро убедитесь, что сюжет этой вагнеровской оперы таит в себе поистине неограниченные возможности в плане разрыва всяческих шаблонов вплоть до изменения жанра.

Теперь, я думаю, самое время привести здесь несколько цитат из упомянутых первоисточников — древневаллийских, нормандских и скандинавских текстов.


Вот например, фрагмент диалога Изольды и Брангены из «Романа о Тристане», принадлежащего перу нормандского поэта Тома:

Да, приходил поговорить

Мой друг Тристан ко мне тайком.

И что особенного в том?

И королю какой урон?

И разве выгадает он,

Коль с ним у нас пойдет разлад?

Брангена ей: «Вы год назад

Клялись блюсти его запрет

И не вести с дружком бесед.

Как только случай улучили,

Ко лжи себя вы приучили,

И сколько б не клялись не лгать,

Возьметесь за свое опять.

Вы с юности привыкли к блуду.

Все ваши слабости — отсюда.

Вам сладок грех, а потому

И предаетесь вы ему.

Вам в молодости все прощалось,

Любой разврат сходил за шалость,

И сделался за долгий срок

Привычкою для вас порок.

Недурен же моральный облик Изольды! Надо сказать, что Тристана средневековые авторы представляют более похожим на вагнеровского героя — рефлексирующим и склонным к философским раздумьям. Вот еще один фрагмент (даю его в отрывках), в котором Тристан, только что вступивший в брак с Изольдой Белорукой, мучается дилеммой: как ему исполнить супружеский долг с этой вот законной Изольдой, когда его влечет к другой — королеве Изольде Белокурой, которой он к тому же давал клятву верности?

Он мыслит: «Что ж я сделал, право?

Мой брак мне вовсе не по нраву,

А между тем мой долг прямой —

Возлечь с законною женой.

Зачем не вспомнил я о милой,

Когда безумье побудило

Меня свою любовь презреть?

И как мне быть с женою впредь?

Супругою наречена

На людях в церкви мне она,

И сумасбродству равнозначно

Отказывать ей в ласке брачной.

Но ей и вправду мужем стать

Не значит ли себя предать?

Я так сроднился с королевой,

Что мне возлечь невместно с девой;

Так связан с девою, что уз

По гроб расторгнуть не решусь.

Нельзя Изольду мне предать,

Нельзя супругу покидать.

Нельзя ни ею пренебречь,

Ни с нею для утех возлечь.

Я, полюбив ее телесно,

Изольду обману бесчестно;

А верность милой сохраню —

Жене законной изменю.

Влюблен так страстно в королеву,

Что ввел в обман заране деву.

Что бы ни ожидало нас,

Я должен с ней возлечь сейчас.

Коль будет мной жена пригрета,

Прогневает Изольду это;

Коль не познаю я жену,

Вменится это мне в вину…

И так далее, и тому подобное, куда ни кинь, всюду клин, на четырех страницах подряд! Вот где, оказывается, берут начало вагнеровские длинноты! И когда бедолага Тристан наконец решается перейти от статики к действию, его постигает катастрофическая неудача (по-видимому, первая версия препарата была несовершенна и обладала узконаправленным воздействием):

Тристан к жене идет на ложе,

Целует в губы, в щеки тоже,

Вздыхает и поближе жмется,

Но равнодушен остается.

Не хочет он жены своей,

Не хочет и уйти от ней.

Мечтой к Изольде устремлен,

С собой не в силах сладить он:

Любовь к прекрасной королеве

В нем гасит вожделенье к деве.

Как ни ласкает он ее,

Природа не берет свое.

Не будь другая им любима,

Жену познал бы он, вестимо.

Увы, так и не познал! В результате именно с этой Изольдой, а вовсе не с супругой короля Марка, у Тристана расцветает платоническая, исполненная истинного романтизма любовь. И теперь становится совершенно ясно, на кого намекает «тема любовного томления» в опере Вагнера (режиссеры, внимание!): ну конечно же, на Изольду Белорукую! Это ведь ей приходится страдать от мук неутоленной страсти, оставаясь девственницей при законном муже.

Но вернемся к комическим аспектам легенды. Примет комедийного жанра в древних текстах можно обнаружить предостаточно. Чего стоит одна только история о том, как Марк, измученный подозрениями (кстати, вполне обоснованными, поскольку Изольда и Тристан — на этом сходятся авторы практически всех дошедших до нас памятников — наставляли Марку рога по ночам прямо в королевской опочивальне, а потом лгали ему в глаза, отнюдь не мучаясь угрызениями совести), решил организовать «Божий суд», дабы наконец уличить прелюбодеев.

Марк подслушивает беседу любовников. Справа изображена охота на единорога

(крышка шкатулки слоновой кости, Франция, XIV в.)

Для осуществления этой процедуры в Тинтажель был призван король Артур с его «круглым столом», сформированным из окрестных баронов. «Стол» расположился посреди некоей Белой Поляны, для вящей романтичности окруженной болотом. В более поздней версии место действия перенесено в пригород Лондона (очевидно, подходящее болото нашлось и там), и на разбирательство прибыл эксперт-епископ со святыми мощами и прочими атрибутами следствия.

Прекрасная Изольда, явившаяся на суд при полном параде, обратилась к болтавшемуся тут же неподалеку нищему, страдавшему, по-видимому, проказой, с просьбой перенести ее через топкое место на руках, дабы она не перепачкала свое белоснежное одеяние, призванное символизировать ее нравственную чистоту. Нищий (это был переодетый и загримированный Тристан), с готовностью взялся за дело, но оказался так неуклюж, что уронил Изольду в грязь, да еще и сам свалился на нее сверху. И вот обвиняемая заявляет при всем честном народе:

Я чудотворными мощами

Клянусь — меж бедер у меня

В ночи ль, средь белого ли дня

Лишь двое были: первый тот,

Кто нес меня по топи вброд —

Тот жалкий нищий прокаженный,

Да Марк-король, кому я в жены

На веки вечные дана…

Изящно, не правда ли? После чего ее еще подвергают испытанию на средневековом детекторе лжи: Изольде Белокурой предлагается взять в руку кусок раскаленного железа, и о чудо! — на ее нежной коже никаких следов ожога. А все потому, что она сказала п р а в д у !

Или вот еще прелестный древневаллийский рассказ о том, как король Артур, когда факт прелюбодеяния супруги Марка с его же любимым племянником Тристаном был все-таки установлен и доказан, ловко вывернулся из тяжелого положения, грозившего всем нешуточными проблемами. Дело в том, что рыцарский обычай предписывал вызвать виновного на поединок, дабы отомстить за оскорбление, нанесенное супружеской чести. Но Тристан по своим физическим данным был еще тот кабан. Здоровенный, почти как Ланселот (см. «Смерть Артура» Мэллори), он легко убивал одним ударом десяток молодцов. Связываться с этим суперменом Артуровым вассалам совсем не улыбалось. Но Марк не переставая ныл и требовал возмездия, и оставлять его жалобы без внимания было уже неприлично.

Тогда Артур проявил поистине Соломонову мудрость. — Ну что же теперь делать, Маркуша, — сказал он обиженному супругу, — так уж вышло! Давай-ка разрешим проблему демократическим путем. Спите с этой проказницей оба, но только по шесть месяцев в году. Распределите вахты, пусть каждый выберет себе полугодие, которое ему больше нравится, и дело с концом! Марку идея понравилась. На правах оскорбленной стороны он проголосовал первым и потребовал для себя осенне-зимний период, мотивируя это решение тем, что зимой ночи длиннее. В скобках заметим, что исполнение знаменитого Liebesnacht из второго действия в этой сцене очень уместно, но только относиться оно должно, несомненно, к королю Марку. Тристан же по наущению Изольды дал согласие на то время, «когда зеленеют деревья». Казалось бы, конфликт исчерпан, жизнь стала налаживаться. Но не тут-то было! Хитрая Изольда ткнула пальцем в произраставший неподалеку вечнозеленый плющ и спела супругу куплет довольно-таки издевательского содержания:

Три дерева вам назову,

Весь год они хранят листву:

Плющ, остролист и тис.

С Тристаном буду вечно жить,

Нас не позволят разлучить

Плющ, остролист и тис!

Продувная бестия, что тут скажешь!

А как вам шалость с первой брачной ночью, когда Изольда, подпоив короля Марка, подсовывает ему в постель свою служанку Брангену, а сама уединяется с Тристаном?


Первая брачная ночь: Марк и Брангена, Тристан и Изольда

(пластинка слоновой кости, Германия, XIV в.)

Каков комедийный потенциал сюжета, вы только вдумайтесь! Если он будет реализован, столь революционное прочтение прославленного шедевра, несомненно, вызовет настоящий фурор. Публика повалит валом! Восторженная критика и все возможные «Маски», «Софиты» и прочие International Opera awards’ы такому спектаклю будут обеспечены.

Но как же знаменитая сцена смерти Изольды из IV действия? — спросите вы. Ее-то куда девать? Уж там-то настоящая драма, «Марк благословляет трупы», ну и вообще… А очень просто! Здесь как раз будет неплохо отдать дань театральной традиции. Поставьте на сцене кушетку, уложите на нее Рихарда Карловича в малиновом берете, и пусть он во сне увидит сочиненный им кошмар (приснится же такое)!

Между прочим, в реальности «Легенда о Тристане» тянет как минимум на тетралогию. После того, как действие треклятого напитка наконец заканчивается, Тристан, как уже было сказано, с нескрываемым облегчением отбывает домой, к своей законной супруге. Но так как он совсем от нее отвык, шалунишка вскоре близко сходится со своим шурином по имени Каэрдин. Время от времени, чтобы дать себе отдых от братской любви, Тристан предается традиционному рыцарскому хобби — спасению невинных девиц от драконов, великанов и тому подобной местной фауны. В один прекрасный день он, правда, снова получит удар отравленным мечом, но это уже совсем другая история…

В заключение скажу вот что. Реформатору жанра всегда намного труднее работать, чем обычному гению. Этим что — сочиняли себе и горя не ведали! А ты тут за ними теперь реформируй… Но неприятнее всего режиссеру иметь дело с композиторами-новаторами. Нет ничего хуже, чем реформировать сделанное реформатором. Обычные, многократно доказавшие свою надежность приемы типа выворачивания жанра наизнанку тут не помогают: как в том анекдоте про студента-композитора, пробовавшего записать шиворот-навыворот сочинение своего педагога — «вальсы Штрауса получаются». Ну что можно сделать такого с оперой Вагнера, чтобы самого автора на том свете проняло? Нашпиговать «добавочными смыслами»? Так он и без нас уже сотворил из оперы философский трактат. Перенести действие в сумасшедший дом? Никто и не заметит этого переноса.

А вот если выявить комедийную природу «Тристана и Изольды», то перед целым поколением интерпретаторов откроются поистине блестящие перспективы. Сначала все дружненько, театр за театром, ставим веселую комедию. Ну а потом начинаем постепенно ее реформировать: подпускать философии, затемнять смысл, переносить акценты и так далее. Рано или поздно у нас вместо комедии положений получится полноценная, тяжеловесная, по-вагнеровски глубокомысленная музыкальная драма. И мы вновь будем купаться в лучах «Софитов» и славы и фотографироваться с задумчиво-сокрушенным выражением лица. И это правильно! Разве может серьезный художник позволить себе искренне смеяться и шутить? Несолидно как-то.