Должно ли композитора заботить мнение публики?

Опубликовано в Заметка в социальной сети Facebook


Мне с детства казалось, что ответ на этот вопрос очевиден. Слушатели – это незнакомцы, каждый со своим неведомым внутренним миром, композитор общается с ними посредством своей музыки, и если он находит правильные «слова», между ним и этими людьми, этими мирами устанавливается мостик доверия и взаимопонимания. Они становятся ему ближе, а он им – пускай лишь на то время, пока звучит музыка. Но ведь и это уже очень много. А как же может человека не заботить мнение близких людей о том, что он делает? – так я думал. Но, как ни удивительно, ответ на этот вопрос может звучать совершенно по-разному в зависимости от, так сказать, идеологических установок отвечающего. Во всяком случае, плюс здесь легко меняется на минус. 

Вчера я зашел на «свою» страницу популярного среди музыкантов и любителей сайта classic-online ru: мне понадобилось скопировать там кое-какие ссылки. И мой взгляд задержался на отзывах, относящиеся к «Новогодней музыке», иначе говоря, моему Третьему концерту для ф-но с оркестром. Надо сказать, что комментарии на таких страницах оставляют, как правило, либо коллеги-композиторы, либо люди других профессий, по-любительски сочиняющие музыку. Я видел их там и раньше, но давно забыл. А тут вспомнил и перечитал.

«Решительно невозможно слушать из-за демократичности звучания...»

И еще:

«Как долго я искал для себя это определение! Простота, примитив - не совсем те слова. Демократичность звучания – вот что по-настоящему действует на нервы. Это никоим образом не касается данного произведения по причине того, что я его не слушал. Но, что касается отрывков `Дракулы`, то данное определение вполне подходит. Желание понравится широкой публике – само по себе и не плохо, но лично меня это унижает...»

Я совершенно не обижен на неведомых мне авторов этих комментариев, тем более что там есть и другие, прямо противоположного свойства. Но каков посыл! Желание автора понравиться широкой публике (не слушал, но знает, что оно там есть!) «унижает». Кстати, вот что самое странное: я много раз убеждался, что на подобной позиции стоят обычно люди самых демократических, самых либеральных взглядов. Но на искусство эти их взгляды ни в коем случае не распространяются. Тут они непреклонны и требуют четкого водораздела: вот это искусство для них, аристократов духа, а то – для «ширнармассы»… заполняющей концертные залы и оперные театры.

В первый раз я столкнулся с похожей точкой зрения на новую музыку, будучи студентом первого курса музыкального училища. Моя педагог по композиции, к которой я питал в ту пору безграничное доверие, не раз говорила мне, что сложность восприятия и степень дискомфорта, ощущаемого публикой во время и после концерта, являются для нее главным критерием того, удалось ли ей новое сочинение. Чем неприятнее и даже болезненнее ощущения слушателя, тем лучше, и не дай бог, кто-нибудь скажет, что музыка понравилась – это просто приговор. В процессе обучения это мнение формулировалось при мне так часто, что стало восприниматься как своего рода символ веры.

Но несмотря на искренние старания «соответствовать», мне так и не удалось полностью и навсегда перейти в эту странную веру. Впоследствии я много размышлял о том, для кого же все-таки композитор пишет свою музыку. Для себя любимого? Поневоле на ум приходят аналогии с онанизмом. Для горстки посвященных? Сектантство какое-то. Для Бога? Звучит чересчур самонадеянно, вы не находите? Но если для людей – тогда вправе ли композитор относиться к публике с заведомым высокомерием? Дескать, им надо, пускай они и прикладывают усилия, чтобы понять мои гениальные идеи. А если не понимают – пусть катятся к Пугачевой, Киркорову, Крутому и далее по списку.

Но ведь на филармонический концерт или в оперный театр приходят, как правило, не поклонники «попсы». Эти люди – сегодняшняя аудитория Моцарта и Шопена, Рахманинова и Дебюсси, Чайковского и Пуччини. Несомненно, не все из них воспринимают музыку так, как мы, профессионалы. Но разве перечисленные композиторы требовали от слушателей, чтобы они непременно становились профессионалами, разгадывали композиторские ребусы, демонстрировали свой высочайший IQ? Разве ЭТО им было нужно от людей, заполнивших зал? Мне до сих пор кажется, что им было нужно нечто совсем другое. Некоторые из этих композиторов в своем творчестве были более открыты, даже распахнуты навстречу слушателю, как, например, Чайковский, Бизе или Григ. Другие – более застенчивы, как Шопен, а то и «застегнуты на все пуговицы», как Брамс. Кто-то на публику ворчал, кто-то купался в ее восхищении, многие страдали, когда реакция зала не совпадала с ожиданиями автора. Но все они руководствовались стремлением найти отклик и частицу понимания у тех, кого сами они ЛЮБИЛИ. Да, любили!

Но об этом, наверное, сегодня правильнее молчать?